Более тридцати лет писатель Виктор Будаков занимался биографией геополитика Андрея Снесарева.

«Честь имею» – эти слова совсем исчезли из нашего речевого обихода. Пожалуй, они больше озадачат или возмутят нас, чем «не имею чести», хотя кто же их произнесет?

В книге воронежца Виктора Будакова «Честь имею. Геополитик Снесарев: на полях войны и мира» слово «честь» звучит не только на обложке, но и почти на каждой странице, там, где появляется главный герой этого лирико-исторического повествования – генерал русской армии Андрей Евгеньевич Снесарев, наш земляк.

В последние годы, когда извлекают из тёмного забвения крупных деятелей нашего прошлого, подчас не славят их, а разоблачают, выставляют на свет всю их подноготную, конечно же, черную, страшную, а то и кровавую. Но в книге Будакова во весь свой завидный рост встаёт почти идеальный человек. Для иных он в целостном облике своём покажется невероятным, компьютерно смонтированным.

Более тридцати лет отдал Виктор Будаков на восстановление литературного портрета своего почти забытого земляка.

Повествовательное русло книги формируется из трёх основных потоков: документального, художественного и лирико-публицистического. Фарватер этого русла определяют собою три главных героя: Снесарев, автор книги и наша бурливая история. Книга напоминает нам, как много мы беспечно забываем и как многого просто не знаем, как нелепо проигрываем от этого незнания.

Не раз по ходу чтения возникает жгучий вопрос: почему так трагически складываются судьбы выдающихся сынов России? Какой была бы наша страна, если бы их не сбивали с ног, не губили в лагерях и застенках?

Широкозахватное, многолюдное повествование – не только о восходящем, героическом, трагическом пути Снесарева, но и о поражениях и утратах его Родины, которой он служил самозабвенно и честно, под каким бы флагом она ни была.

Самый трудный этап судьбы Андрея Евгеньевича – лагерное бытие, по крупицам восстановленное из его дневников и писем, из других источников. И его, безгрешного, не миновала чаша сия. Лагерные страницы будаковской книги потрясают картинами вулканических извержений жестокости, изощренного зла, убиения человеческой личности. Долгие годы разжигаемая ненависть обернулась вседозволенностью победителей, пожирающей и чужих, и своих… В множестве отступлений от главного хронологического сюжета нескрываемо звучит авторское «я» – единомышленника и земляка Снесарева.

Малая родина наших героев – своего рода центр мироздания, некий магнит, притягивающий к могучему течению Дона все события российской истории от времен античности до начала нашего века. Всё здесь овеяно мифологией, каждый холм или курган, каждый изгиб реки, каждая степная травинка полны какого-то священного значения. Лирическая волна захватывает не только общеизвестное, знакомое нам по школьным учебникам, но и редкие подробности, поиск которых требовал многолетнего кропотливого труда историка.

Автор привлекает всё, что осталось «на краешке памяти», и всё, что оказалось нетронутым даже в солидных исследованиях. Он часто думает и говорит за героя, смотрит на происходящее его глазами, передвигается с ним от западных российских границ до Индии и Афганистана. Он как бы побратался с персонажем, досконально знает его во всех ипостасях – от командующего фронтом до отца семейства. Перед нами, как на экране, встаёт Человек – преданный сын России, мыслитель, полководец, ученый, геополитик, обладающий редкой прозорливостью, бесстрашный солдат и одновременно глубоко чувствующая, тонкая, образованная (знал 15 языков!), гуманная личность с ранимым сердцем: «Я сам очень страдаю с моей жалостливостью от многих картин».

А ведь сам шёл и посылал на смерть, видел раздробленные, разорванные тела окопников, слышал стоны и мольбы тяжелораненых. Но при всем этом он не был пацифистом и никогда не уклонялся от грозных испытаний: «Остаюсь при вере, что война и великое дело, и дело неизбежное».

Он мыслит трезво, исторически, хорошо зная, как было, есть и, наверно, будет: «Война влита в существо нашего мира как один из величайших факторов юридического, экономического и нравственного характера». Потому-то его военные труды не утратили актуального значения и для нашей армии, и вообще для России, переживающей кризисные, роковые времена.

Снесарев как личность сформирован традиционными устоями русской жизни и культуры и остался до конца верен им. Он храбро сражался за Россию на полях Первой мировой войны, получал звания и награды. И вдруг оказался в стане красных, а не на родном Дону, среди белых. Что же случилось? Почему он, присягавший царю и Отечеству, добровольно пошёл к большевикам?

Это решение было для него непростым. Но всё же честным и твёрдым. В хаосе Гражданской войны он расслышал главную, призывную ноту: «Социалистическое Отечество в опасности!» А раз Отечество в опасности, его надо спасать.

Такие люди, как он, пишет Виктор Будаков, «мыслили не политически, а геополитически», то есть смотрели далеко вперёд, видя фронты Второй мировой. Они понимали, что спасти Россию от распада могли только красные. Зато те потом поставили во главу угла сакраментальное «не наш человек»: Снесарев был не чета Ворошиловым и Буденным.

За пролитую кровь, за жертвы Гражданской войны и террора пришлось дорого заплатить многострадальному народу. Когда свои убивают и травят газом своих же, это небом не прощается. Снесарев всё видит, всё понимает, глубоко страдает, но ничего изменить не может: «Этот всеобщий жестокий развал моей страны гнетёт меня до земли».

Подобные слова мог бы сказать и Виктор Будаков, обдумывающий своё, послеснесаревское, время. «Допустимо ли морально служить кроваво-враждебному новому, – вопрошает Снесарев, – чтоб его «усовершенствовать»? И отвечать надо было не словесно-философски, а поступком, судьбой, готовностью пожертвовать собой. Будаков с удивлением, впрочем, не сильным, принимает и понимает его возможный ответ: «Странна страна Россия: в ней даже у страдающих от государства невытравим государственный взгляд…»

Когда же «Честь имеющие» государственники перестанут страдать от своего государства, а будут с любовью строить его, как родной дом?